Так в Нижегородской губернии называли субботу на Святой неделе. День этот праздновался в честь молодых супругов, обвенчавшихся в течение прошедшего года. Собравшись с рассветом в конце деревни, молодежь шла к их дому и, приближаясь к нему, начинала петь:
Как в деревне во Ильинской
У Ефима молодца,
Что стоял тут терем
Со крутым верхом,
Со косячатым окном,
Против красного крыльца,
Против косячатого окна,
Вырастало деревце треху гадливое.
Что во том ли терему
Дубовы столы стоят,
Дубовы столы стоят,
Бранны скатерти лежат;
На тех ли на столах
Медвяны яства едят,
За теми ли столами
Князья, бояре сидят;
Медвяны яства едят,
Сахарные питья пьют.
Се катаЙтеся, бояре,
Со высока терема,
Не сшибите деревца,
Трехугодливого.
Еще первая угода
Под корень деревца,
А другая-то угода
Посередь деревца,
А третья-то угода
Под вершину деревца.
Под вершиной деревца
Соловей гнездо вьет,
Он и яицы несет,
Молодых деток ведет.
Посередь деревца
Пчелы ярые шумят,
Много Меду наносят.
Под корень деревца
Кровать нова тесова,
Перинушка пухова;
На той ли кроватушке
Ефимущка лежит,
С молодой своей женой,
С Оксиньюшкой-душой.
А у них в головах
Звончаты гусли лежат.
И кому в гусли играть.
Кому тешиться?
Играть в эти гусли
Ефиму-молодцу,
Ему тешить, утешать
Мол оду свою жену,
Оксиньюшку-душу.
Чем вас, молодцов,
Станут жаловати?
Пивом ендовой* или сткляницей вина,
Или золотой казной?
Ничего нам не подашь,
Мы со двора пойдем,
Мы осердимся.
Три белы мы сокурим.
Первую беду:
Ворота мы растворим,
Коней пару уведем.
А другую-то беду:
Избы двери растворим,
Мы гостей ознобим.
Третью-то беду:
Во терем зайдем,
Мы заслон унесем,
Во печи остудим,
Гостей оголодим
И вас, молодых,
На стыд наведем.
Песню эту пели до тех пор, пока молодые не подадут им в окно вина и денег. Вино тотчас выпивали, а деньги брал старший на хранение. После этого пели благодарение:
Еще здравствуй, молодой
С молодой своей женой,
И спасибо тебе, хозяин,
На жалованье!
Припев.
Вьюнец молодец — молодая,
Вьюнец молодец — молодая,
Вьюнец молодец — молодая,
Вьюнец молодец — молодой!
Таким образом, обойдя молодых в окрестных деревнях, к вечеру молодежь собиралась в каком-нибудь селе, где есть питейный дом. На собранные деньги покупали вина, пряников и веселились: играли с девками в хороводах, боролись и дрались на кулаках
Но часто вьюшник отмечали в Фомино воскресенье. Уже после обедни деревенская молодежь целыми толпами ходила по домам, где жили молодые супруги, обвенчанные в прошедший мясоед, и кричала: «Молодая, молодая, подай вьюнца (молодого), а не подашь вьюнца, будешь ветреницам. Слова эти кричали до тех пор, пока в избе не распахивалось окошко и молодая не подавала крашеных яиц и пирогов.
В некоторых местах к молодежи примыкали женатые мужики и бабы и тоже кричали: «Вьюн да вьюница, подайте кокурку (это большой, круглой формы пшеничный пирог с изюмом; его пекли молодушки, которые первый год жили замужем. Кокурка предназначалась для бывших подруг-девиц, чтобы они брали их с собой гулять.) да яйцо, — та не дадите, вломимся в крыльцо».
Та девица, которая принимала кокурку из рук молодой, отдавала треть каравая молодым, другую треть — мужикам, старым женщинам и ребятишкам, а оставшееся уносила в дом, и девицы съедали угощение при пении песен.
В Переславле-Залесском ежегодно собирались в Фомино воскресенье после обеда и расхаживали по тем домам, в которых были недавно свадьбы. При этом приговаривали: «Вьюн, вьюница, отдай ваши яицы!» Молодые должны были не только давать яйца и куличи, но даже поить их вином и пивом.
В Нерехотском округе ребята подходили к каждому дому и под окном пели: «Вьюн да вьюница, давай яйцо; а не дашь яйца, придет ветрица». Тогда из каждого дома давали «окликальщикам» по несколько яиц. В домах, где были новобрачные, ребят угощали пивом и вином. Таких ребячьих компаний иногда в одном селении бывало до восьми-девяти, даже мальчики пяти лет ходили по домам. Собрав яйца с поселян и сделав яичницу, они устраивали пир. Этот обычай называли вьюнитством, вероятно, от слова юный.
